Татьяна Розина - Кама с утрА. Картинки к Фрейду
Мы поднялись на этаж выше.
– Вот ванная, а тут спальня. Твоя сумка там… Но мы завтра всё тебе купим… а сейчас, иди помойся и в кроватку.
Я проторчала в ванной, наверное, час. Мысль о том, что сейчас придётся лечь с Дитером в одну кровать, приводила в ужас. Рассчитывать, что это не произойдёт, было бы глупо. Ведь я приехала выходить за него замуж, а не работать секретарём или вести хозяйство. Даже лёжа в огромной ванне, в которой тихо бурлила тёплая вода, я не могла до конца расслабиться и получить удовольствие. Дверь в комнату я не заперла, посчитав это неприличным, и каждую секунду ожидала, что явится Дитер. Но он не только не пришёл, но ни разу не заглянул ко мне.
– Накупалась деточка… давай-ка ложись в кроватку, – ласково сказал он, когда я вышла в коридор.
Дитер был в махровом халате красивого тёмно вишневого цвета, доходящим почти до пола.
– Ну, же, иди сюда… Это твоя комната… Будешь спать тут.
Он выговаривал слова медленно, памятуя о том, что я плохо понимаю по-немецки.
– Опа-на, – хлопнуло в моей голове. – Повезло. Действительно выиграла лотерею. Зря психовала. А дядька-то с пониманием…
Когда я улеглась на широкую кровать, застеленную чистым шёлковым бельём, утонув в толстом, но лёгком одеяле, зашёл Дитер. Глубокий ворс ковролина не пропустил шороха шагов. Дверь тоже открылась беззвучно. Он возник буквально в двух шагах от кровати, как демон из облака. Стоял и улыбался. Улыбка мало походила на улыбку папеньки.
– Ага, добренький… – подумала я, сжимаясь от дурного предчувствия и натягивая к подбородку одеяло, словно оно могло спасти.
Дитер продолжал стоять и смотреть.
– Сейчас начнётся, – метнулась в голове леденящая мысль.– Странный всё-таки… и эта Дженни, которая будет всегда как он сказал. Может это его жена? Господи… куда я попала…
Дитер подошёл, погладил по голове и, наклонившись, чмокнул в лоб.
– Спокойно ночи, деточка, – сказал он, и также тихо удалился восвояси.
– Ничего себе… – подумала я, облегчённо выдохнув, как только за Дитером затворилась дверь.
5.
Прошло несколько дней. Дитер заботился обо мне, как о ребёнке – сюсюкал, предлагая вкусности в дорогих ресторанах, покупая шмотки и безделушки в престижных бутиках. Вечером чмокал в лоб и уходил в свою спальню.
Нет слов, меня всё это устраивало. Но я должна была разобраться – с чего бы это? В конце концов, я решила, что он импотент. Эта находка объясняла кое-что, но не всё. Я вспомнила, как Вероника говорила, что он с ней тоже редко этим занимался, а когда занимался, то скорее елозил…
– Нет, что-то тут не так… На фиг тогда ему на мне жениться? – рассуждала я, прикидывая варианты.
Спокойная жизнь под «папочкиным» крылом усыпляла, и я потихоньку привыкла к роли дочери и почти перестала анализировать ситуацию.
– Какая, чёрт возьми, разница, почему он на мне женился и при этом спит в другой комнате? В каждой избушке, свои погремушки… разберусь когда-нибудь, – решила я и почти забыла о терзаниях и сомнениях.
Дни бежали, я расслабилась окончательно.
Дитер любил ходить со мной в бутики, где продавщицы суетились, поднося платья и кофточки. Я примеряла всё это в закрытой кабинке, занавешенной тяжёлой шторой. Сам он в это время чинно сидел в глубоком кресле, попивая кофе и наблюдая за сменой платьев. Я выскакивала из кабинки, становилась в позу модели, выставляя ножку вперёд, или прохаживаясь перед мужем, как по подиуму. Он с удовольствием смотрел на меня, поощряя мои чудачества.
– У вас красивая дочь… чудесная девочка, – однажды сказала продавщица, видимо, желая польстить выгодному покупателю.
– Спасибо, – горделиво отозвался Дитер.
Меня удивил его ответ. Почему Дитер не сказал, что я не дочь, а жена? Может, он стесняется нашей разницы в возрасте? Вопросы мелькнули и исчезли. Дитер ласково потрепал меня по щеке, легонько хлопнул по попке, как это мог сделать отец дочери-подростку, и пошёл к кассе оплачивать купленное.
– Дитер, почему ты не сказал этой женщине в магазине, что я твоя жена? – решилась спросить я, когда мы сели в машину.
– Ты слышала? – спросил он, ничуть не смутившись, – а почему нет? Называй меня папа или лучше «дэд». Многие жёны так называют своих мужей…
Я бы не сказала, что знала таких жён. Тем более, много. Но одну вспомнила. Это была знакомая Вероники, иногда забегавшая к нам выпить «рюмку кваса» и поболтать. Правда, пила она не рюмку, а кружку и не квас, а водку. Я даже толком не помню, как её звали. По-моему, Лиза. Так вот она действительно говорила, засидевшись у нас:
– Ой, пора валить на хауз… Поздно уже. Папик и так будет злиться, что я под градусом. Если припрусь после двенадцати, может и задницу надрать…
– Вероника, а что у Лизы и правда папаша такой строгий? – наивно спросила я, когда Лиза удалилась.
– Да, не знаю, какой у Лизки папан, – зевнув, ответила Вероника, – это она своего мужа-кормильца так кличет. Он у неё лучше любого отца. Кормит-поит-одевает. Ни о чём девке думать не надо. Правда, дрючит её, как сидорову козу.
– Бьёт что ли? – в ужасе спросила я.
– Да почему сразу бьёт? Держит в строгости. Ну, чтобы она ни шагу в сторону… Что ты хочешь? За всё нужно платить.
Я вспомнила про Лизку и её папика, и успокоилась. Действительно иногда так называют мужей. Особенно когда те содержат и балуют свою слабую половину. Позже это стало популярным в России, ну, то есть выходить замуж за взрослых и обеспеченных дядек, которых девчонки стали называть папиками.
Постепенно волнения улеглись окончательно. Я успокоилась и уже не вздрагивала, когда Дитер заходил пожелать «спокойной ночи». Послушно подставляла свой лоб для поцелуя и, осмелев, иногда в благодарность за какие-то покупки радостно обхватывала его за шею.
– Довольно-довольно, – говорил он, но я видела, как ему приятны мои порывы.
Вопросы, бередившие душу, отошли на задний план и почти не посещали меня. Я почувствовать себя увереннее, и стала капризничать, как и положено любимой дочери.
– Папуль, купи мне эту заколку. Ну, вон ту… с камушками…, – гундосила я, требуя третью заколку за эту неделю.
– Хватит… у тебя их достаточно много, отвечал Дитер.
– Ну, папуль, ну, пожалуйста, посмотри, какая она красивая. У меня такой нетуууу…
Вся эта сценка происходила на глазах продавщицы и Дитер, с напускной серьёзностью, обращаясь к ней, как к взрослому, говорил:
– Чего только не сделаешь для дочки… – и покупал очередную заколку, майку или сумочку.
6.
Но однажды…
В тот день стояла невыносимая жара, а Дитер таскал меня с одной деловой встречи на другую. Сначала я послушно сидела в кафе или вестибюле здания, куда шёл Дитер для встречи, но, в конце концов, мне всё это дико надоело, и я стала хныкать и хандрить.
– Дитер, ну сколько можно, – пропела я, не выдержав, – сказал, что не долго, а сам… хочу мороженое…
– Меня ждут, потом… – коротко бросил он, но я разошлась и, схватив его за рукав, заныла:
– Хочу домой, хватит, я устала… мне жарко…
Я стояла около машины, из которой только что вылезла. Дитер глянул на меня, потом оглянулся, будто искал кого-то… и снова посмотрел на меня, явно раздражаясь. Я начала скулить не на шутку, требуя везти меня домой.
Грубо толкнув, он посадил меня на заднее сиденье машины. Я не успела даже ахнуть, как щёлкнул замок. Дитер ушёл быстрым шагом в сторону представительного господина. Они подали друг другу руки и скрылись в здании. Я просидела в закрытом салоне Дитерова Мерседеса почти два часа. Машина была очень высокого класса с кучей всякий примочек, заказанных Дитером в дополнение к тому, что сделано заводом изготовителем. Одним из них было умение машины перекрывать двери и окна так, что их нельзя было открыть ни снаружи, ни изнутри.
– Это для того, – объяснял Дитер, радостно демонстрируя новшество, – чтобы если всё-таки влезут воры, вылезти не смогли бы.
Теперь в мышеловке оказалась я. Через два часа я была на грани глубокого обморока. Скорее всего, так бы оно и случилось. Мысли уплывали лёгким дымком. В глазах засверкали чёртики.
– Во, галюники уже, – мелькнула мысль и я начала валиться на бок.
Вскоре вернулся Дитер и, ничего не говоря и даже коротко не глянув в мою сторону, завёл машину. Я услышала, как загудел мотор, и открыла глаза, оставшись лежать на мягком кожаном сиденье.
– Злой какой-то, накрыло… – думала я, решив не выступать. – Ладно, отойдёт…
Но пытка удушьем, устроенная мне мужем, была не главным наказанием в тот день.
Так и не проронив ни слова, ни во время обратной дороги, ни пока мы ужинали, он, не поднимая глаз, наконец, выдавил:
– Иди, мойся и быстро в спальню… Я сейчас приду к тебе.
Мне не понравился тон, каким было это сказано. Но беды я не ожидала.
